Проективный философский словарь - в (in into)

Служебные слова (см.) важный источник современного пополнения философской терминологии, в которой традиционно преобладали знаменательные слова. В подавляющем большинстве европейским языков самым частотным словом и важнейшей философемой является определенный артикль, указывающий на определенный, известный предмет, выделенный из класса себе подобных (см. Tэизм theism).

В русском языке на первое место выдвигается другое фундаментальное свойство не "выделенность", а наоборот, "вмещенность", выраженнoe предлогом "в". [1] Все, что ни есть, вмещено во что-то. Если определенный артикль "the" указывает, что ничто не может быть, не будучи чем-то (этим, а не другим), то предлог "в" подразумевает: ничто не может быть, не будучи в чем-то. В-структура определяет пребывание всякой вещи внутри другой: даже самое малое что-то вмещает, даже самое великое чем-то объемлется. Русский язык рассеян в отношении определенности вещей и сосредоточен на их окруженности, пребывании внутри чего-то. Вещь определяется не сама по себе, в отличие от другой вещи, но через то большее, в чем она находится. "Все во мне, и я во всем" (Ф. Тютчев). Предлог "в" берет вещь в кольцо, в блокаду, представляя мир как систему оболочек, в которой все является облеченным и облекающим. "Все во всем" этот древний закон, выведенный Анаксагором, в русском языке выступает как языковая привычка. Главное не "это", а "в", через структуру которого любая вещь предстает окруженной и окружающей, притом, что эти круги входят друг в друга, как звенья одной цепи: окружающее само окружается тем, что оно окружает. Вселенная существует во времени, а время во вселенной. Мы застаем свое "я" в мире, а мир в себе. Знаменательно, что Книга Бытия в Библии начинается предлогом "в": "В начале (бе решит) сотворил Бог небо и землю": само "в" как бы и образует начало всего, до разделения неба и земли.

Этим решается и проблема "материального" и "идеального": не на путях психофизического дуализма, разделения двух начал или субстанций, а через кольцевую структуру взаимной "ввернутости" и "окруженности". Философская система, конгениальная русскому языку, начинается не с понятий бытия или сознания, а с того простейшего, что включает их друг в друга с предлога "в". Я всегда застаю свое сознание уже в мире, и вместе с тем всегда застаю мир внутри своего сознания. "В" это и есть кратчайший ответ на так называемый основной вопрос философии:  что первично бытие или сознание? Первично именно "В" взаимная окольцованность субъекта и объекта познания, их вложенность другв друга."В" не составная и не производная, а простейшая и исходная структура бытезнания, в неразложимости, точнее, взаимовключенности онтологической и эпистемологической составляющих. Эти две рамы: бытие и сознание вставлены друг в друга, причем динамически чередуются в порядке взаимных обрамлений.

В классической философии (Декарт, Спиноза, Лейбниц) сложился образ "великой цепи бытия", которая непрерывностью сцеплений ведет от несовершенных творений к более совершенным и к самому Творцу, так что невозможно изъять из этой цепи никаких слабых или посредственных звеньев они нужны для полноты мироздания. Предлог "в" помогает нам более буквально истолковать этот образ, поскольку он описывает модус, каким одно звено сцепляется с другим: одновременно охватывая и охватываясь. Расплетая "великую цепь", мы получаем отдельные разорванные звенья: "бытие", "познание", "материя", "дух", "объект", "субъект", "физика", "психология" и другие более частные научные категории. Но скрепляющая основа всего именно то, что держит все эти звенья вместе: "в".

"В" имеет значение и для понимания сущности любви, которая во всех отношениях как бы сплетает любящих, влагает их друг в друга и обвивает друг другом. Женское объемлет мужское и само объемлется им. В этом смысле "великую цепь бытия" можно истолковать как любовную взаимовключенность всех звеньев.

------------------------------------------

[1] 43 тысячи на миллион словоупотреблений. Частотный словарь русского языка, под ред. Л. Н. Засориной. М., "Русский язык", 1977.

Михаил Эпштейн